пусть полежит здесь, на случай, если допишу

[ogig]

поскольку рамшер вызывает у всех вокруг необоснованную ненависть и осуждение, то я подброшу дровишек и оставлю зарисовки здесь. потому что:
а) я могу
б) я хочу
в) ашер одобряет (+50)

кроссовер с драгонагой, однако, лег хорошо. ашер в роли хавка, мира в роли грей вардена и прочая-прочая (рамси - блядомаг-мамкоеб). мы очень славно погорели с валерой (он даже усладил мой глаз мирморами!), надо гореть дальше, огонь просто ух!

ашер, финн, рамси, 1650 слов, бессмысленная драка в таверне

Хмель снимал напряжение гораздо лучше шлюх: без осечек, неуместной болтовни и попыток в претензии. От последних Ашера неслабо коробило, и в «Висельник» он заявился мрачным, неудовлетворенным.

Богатство с Глубинных троп пока совершенно не радовало.

– Чего-нибудь покрепче, – буркнул Ашер, швырнув на обшарпанную стойку несколько медяков. Он потирал горевшую щеку, хмурился и вспоминал пьяные откровения Тириона. Его шлюхи любили больше, не навязывали роль защитника и не пытались пожаловаться на особо зарвавшихся храмовников. Это не удивляло. Но и не радовало.

– Орзаммарское темное? – равнодушно предложил трактирщик.

Ашер кивнул. Пышная, чуть ли не бурлящая пена нещадно забила по стакану, брызги с шипением оседали на ободе и грязных пальцах трактирщика. Так и не обтерев руки, он вытащил из-под стойки тяжелую, завязанную тряпкой, банку с травами.

– А это зачем? – в голосе Ашера сквозило подозрение. Он быстро придвинул к себе пиво, хотел было глотнуть, но поперхнулся.

– Гномье варево всегда пахнет дерьмово, – ухмыльнулся трактирщик. – И это, – он с силой щелкнул банку, и та, повинуясь, проскользнула по стойке к краю, – от вони.

Ашер скорчил недовольную рожу и смело залил в себя пиво. Оно кололо горло горечью вкуса и мелкими соринками. Немного отдавало смолой и железом, но в целом – шло хорошо, бодрило и было достаточно мерзким, чтобы повторить.

После третьей пинты захотелось ссать, и Ашер, невзначай толкнув локтем какого-то парня, пошатнулся. Словил ответный удар в ребро – чужой кулак проехался по ноющему кровоподтеку, – выругался и оттолкнул ответчика. Рослый, провонявший дешевым вином и горелым жиром, отчаянно петушившийся, он вызвал у Ашера только смех.

– Эй! – возмутился парень и зарядил ему по скуле, точнее, попытался.

Ашер пригнулся, саданул локтем по стойке и рванул, точно одичавший вконец зверь, вперед, вбив макушку точно в колени парня. Тот растерялся, что-то хрустнуло, и Ашер, торжествуя, повалил парня на пол. Открылся вид на мясистые, прикрытые протертой кожей, бедра и плохо подогнанную кирасу стражника.

– Кровь дракона, – сплюнул Ашер, и в ту же секунду стражник, не дав сгруппироваться, обхватил бедрами его шею, крепко сдавил и попробовал дотянуться кулаком. Не вышло: алкоголь давил на координацию, смещал фокус – и стражник поколотил лишь ножку стола.

Ашер захрипел, дернулся. Перед глазами все поплыло, запахло еще дурнее, и в районе подбородка стало мерзко и мокро. Ашер с хрипом скосил глаза, сглотнул подступившую рвоту и двинул кулаком меж бедер стражника. Тот кашлянул, дернулся и совершил следующую ошибку: открылся. Едва ли не кубарем откатившись, Ашер поскреб ногтями шею и окончательно распрощался с хорошим настроением.

Стражник, можно сказать, нассал ему прямо в лицо – и даже наличие штанов не оправданье.

Они замерли на расстоянии нескольких шагов: стражник – у кособокого стола, Ашер – по левую руку от стойки у стены. Оба дышали тяжело, настороженно, почти не двигались. Их разнимать не торопились, все посетители забились по углам, и кто-то, спорый на руку, организовывал ставки. Не Тирион, судя по голосу, и это означало, что Ашер сам по себе.

Трактирщику мордобой совсем не в убыток. И сколько бы Ашер не пытался докопаться до правды, ответом всегда служила скупая и презрительная ухмылка. Такую себе могут позволить немногие; наверно, за «Висельником» стояли серьезные ребята – и даже Ашеру хватало ума заткнуться.

Но сейчас, вспомнив о махинациях с пьяными драками, он даже почувствовал желание приумножить чью-то выручку; почувствовал и быстро швырнул в стражника свой стакан. Стекло разбилось с легкостью, царапнуло кирасу, но и только. Ашер ухмыльнулся, переместился, не поднимаясь, правее и выкрикнул, явно провоцируя:

– Что, без кирасы стражника тебе страшно пить со злыми взрослыми дяденьками?

Угроза не в его стиле, скорее, неловкая попытка закосить под Тириона, однако стражнику хватило. Он зарычал, схватил ближайший табурет и злобно швырнул им в Ашера, а следом – вторая, третья… Увернуться удалось не ото всех, последняя влетела точно в подставленные ладони.

Ашер ухмыльнулся, демонстративно прикрылся табуретом, выставив крепко сбитые ножки вперед, точно пики, и начал наступать. Каждый шаг – мягкий, тихий и выверенный; его еще не отпустило после Троп, и он помнил, как бьются порождения тьмы. Хаотично, бездумно, не думая о последствиях и возможностях, их вела необъяснимая жажда Зова – услышать больше, громче, яростнее, – и это страшило по-настоящему. Сейчас же – сердце стучало почти ровно, мысли крутились вокруг ядреного гномьего пива и все еще хотелось ссать.

– Лучше… не приближайся, – рвано выдохнул стражник и выхватил из ножен меч.

Не самая лучшая сталь, пошедшая трещинами рукоять. Все лучше табурета.

– Останови меня, – дерзко отозвался Ашер, вскинул подбородок и, перехватив табурет правой рукой, выдернул свой топорик.

Сталь так сталь. И ею, в отличие от стражника, Ашер распоряжался умело: не торопился пускать в ход, словно по пьяни тыкал табуретом и ловко отскакивал от ударов мечом. Стражник рубил грубо, напористо, пытался зажать Ашера в углу, но тот ускользал, не шел в атаку напрямую и ухмылялся.

Стражник дрался вполсилы, его удары не были точны, и Ашер оборонялся табуретом, пока не наскучило. В какой-то момент он двинул им вперед – резко, толкнув обеими руками, – и поймал в рассохшиеся доски чужой меч. Сверху рубанул топором, сталь дрогнула и увязла в дереве лишь глубже; отпрыгнул в сторону, чуть ближе и подрубил наплечный щиток. Не ожидавший такой юркости стражник едва не пропустил удар обухом в шею, еле увернулся и двинул по Ашеру мечом, с насаженным на него табуретом.

Конструкция прошлась по телу вскользь, но стражник уже собрался и, отшвырнув ее, стал наступать врукопашную. Он сжимал огромные, почти с голову какого-нибудь генлока, кулаки и выглядел он обезумевшим: ввалившиеся мелкие глазки, тяжелый подбородок, грязные, прилипшие к черепу волосы. Ашер успел отметить, что те подстрижены на удивление ровно, и тут же пришлось блокировать один из кулаков – обухом, второй он пропустил над головой и зарядил стражнику по уху. Он ухватил Ашера за плечо, сжал его – до резко лопнувшего в воздухе хруста – и начал теснить его взад.

– Ты… Чертов Форрестер!.. – прорычал стражник. – Зарвался!

Мышцы бугрились под кирасой, и та, слишком тесная для такой мощи, поскрипывала, грозила порвать кожаные шнуры-связки и плюнуть собой же в Ашера.

Он крепко уперся пятками в дощатый пол, надеясь, что стоит на верных половицах – с удобными выемками, – и понял, что успел выронить топор. Сам или?.. Неважно.

Ашер рыкнул, боднулся и, ухватив стражника за плечи, толкнул назад, еще раз, двинул коленом в пах и пропустил сочный, точно заряженный апперкот. Кулак смазанно задел губы и вдарил по носу. Зря. Ашер успел войти в раж, щелкнул зубами и ими же вцепился в грубую кожу, пытаясь содрать ту с ладони.

Стражник заорал.

Кожа тянулась славно, потрескивала и наливалась изнутри кровью; по ребрам и плечам приходились корявые, ослабленные болью удары, но Ашер лишь сильнее сжимал зубы, мотал головой и вынуждал стражника затихать. Укус, как и весь бой, прошел на инстинктах: с кожей на зубы попали и кровяные сосуды, возможно, какой-нибудь хрящ.

Ашер чувствовал кровь как зверь, давился ее запахом, вкусом, вязкостью – и был готов к большему. Он не нуждался теперь в топоре, лишь в своем теле – попавшим на крючок к первобытным инстинктам, – и оно отзывалось с благодарностью. Движения стали точнее, разжались наконец зубы, и на их место пришли пальцы. Они были бесцеремонны: раздирали прокушенную кожу, пытались выбить с места хрящи и лишить стражника ведущей руки – в угоду собственной ярости, столь споро и радостно взращенной на эйфории.

И Ашер, казалось, было не остановить, он смел любые намеки на чужое превосходства – и вдруг за шиворот посыпалось мокрое битое стекло. В руке у стражника осталось донышко от бутылки, скалящее посверкивающие зубчики точно в лицо Ашера. Он тряхнул головой, казалось, с удивлением отступил, стряхнул с волос осколки и неожиданно смачно рыгнул. Организм, взболтанный дракой, мог затребовать худшего, но все еж не стал, и Ашер даже сквозь зубы улыбнулся стражнику.

– Пустой бутылкой бить все же лучше.

– По пустой голове все бутылки бьют с одним звуком, – гневно ответил стражник и неожиданно ласково прижал к груди пострадавшую руку. Он прикрывал ее здоровой ладонью, слегка укачивал, и Ашер едва сдержал смех. Здоровенный детина нянчится с ранами точно девчонка – и это, дери его за ногу, в корне неверно. Так не выжить на Тропах. В диких землях Коркари, Недремлющем море, на рынке Вал Руайо, да хоть в самом Киркволле!

Стражник словно почувствовал его осуждение и фыркнул. Он осторожно наклонился за слетевшим щитком, не без труда освободил свой меч и, швырнув трактирщику монеты, затопал по лестнице вверх. Ашер нахмурился, неодобрительно качнул головой и машинально, не думая, слизал с губ кровь.

– Повторить? – буднично спросил трактирщик.

Не глядя на него, Ашер кивнул, шагнул было следом, но на пути у него вырос собственный топор. Его за обух держал невысокий, старающийся казаться ласковым парень. Он путался в огромном, с чужого плеча, плаще, глаза его – лихорадочно поблескивали, и кожа на их фоне казалась почти прозрачной. Еще чуть-чуть – и будут видны мышцы.

– Эм…. спасибо, – сказал Ашер и высвободил топор из чужих рук.

Они были горячими и ухоженными, на пальцах поблескивали медные, украшенные самоцветами, кольца – явно не из дешевых, – и, заглядевшись на камни, Ашер и не заметил, как его усадили за дальний, прикрытый стойкой, тенями и пьяными картежниками, столик.

Глаза парня – ледяные, глубоко посаженные – словно пытались ввинтиться в самую душу Ашера. Его передернуло, по телу пробежала дрожь и где-то на подступе к горлу застряла вся слюна.

– Мне всегда было интересно, – неспешно заговорил парень, прокручивая одно из своих колец, – что происходит с людьми после того, как те достигают желаемой цели.

– И что, ты нашел ответ? – хрипло прошептал Ашер, мучимый жаждой и тайно надеющийся на то, чтоб незнакомец заговорил о Тропах. Пусть он не понимал причину своего желания, однако ощущал силу – и это заставляло все нервознее ерзать на месте.

Тем временем трактирщик притащил им пиво, тревожно осмотрелся и быстро, забыв принять плату, вернулся к стойке. По губам парня скользнула довольная усмешка, и он придвинул пиво к Ашеру – столь легко и, как ни странно, изящно, что тот даже растерялся. Парень негромко, как-то булькающе рассмеялся, придвинулся ближе и опустил руку на спинку стула Ашера. Он явно не выглядел растерянным, – в отличие от знакомых магов-затворников, – и это смущало и путало.

– Ответы, ответы, ответы, – парень снова хохотнул, тряхнул головой и с прищуром глянул на Ашера: – Их слишком много, чтобы ограничиваться одним. Или двумя. Или больше.

– Получается, что если я тебя о чем-то спрошу, то…

– Ты получишь право выбирать то, что тебе больше понравится. Что, кто, когда и в какой позе.

Парень усмехнулся, отодвинулся и закинул ногу на ногу. Его лицо сияло необъяснимым довольством, и Ашер смотрел на него, давился холодным пивом и все яснее понимал: не все напряжение снимают хмельным дурманом.

***

рамшер, ашерорефлексия, 769 слов

Крутобокие склоны на Рваном берегу, казалось, тоже предали Ашера. Осклизлые после дождя камни не позволяли за себя цепляться, ладони пришлось стирать о грубые стебли рогоза. Или осоки. Ашер ни черта не понимал в травах, мог по незнанию затоптать целебную зелень или обтереть ею топор.

Траве можно найти много применений; и, зарычав, Ашер подтянулся, нащупал ногой уступ и выдохнул – шумно и злобно. Его потряхивало, в ушах разрасталась глухота. Крики рванувшей за ним Бешки наконец-то стихли. Он обернулся, и с берега хлынул вонючий и мокрый ветер. Несло не от грязного песка – от воды; на илистом дне давно уже спутались разорванные сети, чьи-то потроха и сгнившие ящики.

Ашера вонь только раззадорила. Он стал карабкаться быстрее и выворачивал мелкие камни. Те падали глухо, не разбиваясь. В открывшихся углублениях чавкала вода, но недостаточно сильно, чтоб соскользнула нога. Руками он продолжал цепляться за стебли и корни. Дыхание – ритмичное в своей прерывистости – словно отсчитывало за Ашера время. Шаги. Шрамы. Дни.

Да что угодно, лишь бы не слова Рамси!

Мучительная правда – вот что сказал на это Итан. Но как же он мало знает! Меньше, чем Бешка, больше, чем Мира – и все они сходятся в одном. В чем-то правильном, недоступном для Ашера, иначе бы он не сбивал колени о каменистый уступ.

Вершина была совсем близко – прямо за большим, издолбленным временем и тал-васготами, камнем. Хвататься за него Ашер не стал, вскарабкался левее, к скорчившемуся отмершему стволу. Шершавая кора после дождя осталась такой же, пальцы легко ложились на бороздки. Ашер подтянулся, забросил вверх ногу и, сместив вес, наконец распластался на грязной земле. Мазнув по ней носом, сплюнул лишнее, перевернулся на спину и наконец выдохнул.

Мрачно нависающие облака начали прорезаться предзакатным солнцем. Пахло приятнее, чем внизу, – кострищем, подгнивающей травой и совсем немного червями. В детстве Ашер любил их ловить, разрубать надвое и с интересом стравливать половинки, сейчас же – он словно и сам поделен на две части.

Одна из которых бурлила, кипела и раз за разом обрушивала совсем свежие воспоминания: колченогий стул, на котором, сгорбившись, сидел Рамси – бледный, в бурой от крови мантии. Курчавые волосы – растрепаны, а глаза – выцвели и помутнели. Он странно улыбался, покачивал головой и радостно рассказывал обо всем.

И с каждым его словом Ашеру становилось все хуже.

– Я не причинял ей боли, ведь я не хотел портить ее лицо. Ее прекрасное и доброе лицо, – говорил Рамси, и в глазах его не откликалось ничего. – Я помню, что было больно другим, кого я убил, чтобы сделать тело. Но тогда просто не было выбора: дольше служит только загрубелая кожа, и ничто не закаляет ее так сильно, как боль. Понимаете?

Не сделай он паузу, то захлебнулся бы слюной и откровениями. Ашер ударил резко, не думая, точно в кадык. Голова Рамси резко откинулась назад, он зашелся долгим кашлем и еще долго сплевывал мутно-желтую слюну. Ашер хотел было спросить, с чем это связано, но не успел; Рамси заговорил снова.

– А следующим бы стал Ашер. Не то чтобы я нуждался в новых образцах, но мне хотелось проверить, каким будет лириум, выращенный в таком сильном и крепком теле. Ашер может вынести многое, и я просто не мог этим не воспользоваться. Наверно… – Рамси помолчал, нахмурился, точно пытаясь вытащить себя былого из-под Усмирения, не сумел и медленно качнул головой. – Я не помню. Но я бы точно его не пожалел. Ведь им так легко управлять. Достаточно немного пива и расстегнутых штанов.

Признание Рамси жгло Ашера всем подряд – гневом, разочарованием, обидой, отвращением. Все накатывало единовременно, и Ашер, выругавшись, ударил кулаком по грязи. Та, словно поддакивая, чавкнула, брызнула на запястье и бок, но разве что-то изменилось?

Ведь еще была мать – и смерть ее била по Ашеру гораздо хлеще. Он видел мать в последний раз совсем другой. Хуже, чем мертвой. С посиневшей кожей, чужими руками, украденной у кого-то талией и тусклыми волосами…. Наверно, она бы смогла жить даже такой – изуродованной, лишенной свободы воли, – но Ашер помнил, с каким трудом ей давался каждый шаг. Ее рот кривился, дергались пальцы, из-под неаккуратных шрамов сочилась вязкая голубоватая жидкость – и если б Рамси не направлял ее своей чертовой магией, она не смогла бы и встать.

За мать хотелось раздробить Рамси череп.

Ашера остановили, лишили топора, отхлестали по щекам и велели слушать. Всем была нужна правда – грязная, больная и ничего не меняющая. И если это правосудие, то Ашер желал ему провалиться на самые глубинные тропы!

Рамси не заслужил Усмирения. Он феерически просчитался. Он предал Ашера.

Принять вероломство было бы проще, если бы не сам Рамси. Ашер не мог ненавидеть его всей душой – и, пристыженный этим, сбежал на берег. Мысли комкались, перекручивались, протаскивались меж эмоциональными жерновами, и становилось только хуже.

Ведь с каждой секундой Ашер все яростнее желал найти способ вернуть прежнего Рамси – и заставить его пожалеть о каждом вдохе.

Особенно о тех, что были сделаны рядом с Форрестерами.